– Эти двое – далеко не самые важные персоны в Империи. Рано или поздно их хозяевам покажется подозрительным то, чем они тут занимаются. Или кто-нибудь из них решит пожаловать сюда, чтобы единолично завладеть Клином.
– Надо было оставить чертову хреновину там, где она торчала, и не трогать ее.
– Надо было. Но мы этого не сделали. Усвой одно, Смед. Сейчас мы деремся за собственную жизнь. Ты, я, Тимми, Талли, все мы можем считать себя покойниками, как только нас заподозрят.
– Если ты хотел напустить на меня жути, Рыбак, тогда радуйся. Тебе это удалось.
– Я пытался напугать тебя потому, что до смерти боюсь сам. А ты – единственный надежный человек, на чью помощь я могу рассчитывать. Талли ни на что не годится, а Тимми никак не придет в себя с тех пор, как потерял руку.
– Чувствую, мне совсем не понравится то, что ты собираешься сказать. Ну? Что ты еще надумал?
– Один из нас должен украсть где-нибудь белую краску. Именно украсть, а не купить, потому что продавец может потом вспомнить, кому он ее продавал.
– Это я могу провернуть. Знаю, где ее можно взять. Если только серые не сидят прямо на бочках. А что мы будем делать с ней дальше?
– Попытаемся сместить акцент всей заварухи. Придать ей политический оттенок.
Старик опять напустил таинственности. Смед ни хрена не понял, но решил, что этого и не требуется, покуда Рыбак думает за них обоих и знает, что делает.
В тот же вечер Талли впервые занял у него денег. Какую-то пустяковую сумму, которую вернул на следующее утро, так что Смед не стал придавать этому значение.
Именно в ту ночь Смед впервые задумался о том, что же за человек Старый Рыбак. Чем ближе он его узнавал, тем более бессовестным казался ему старик. Похоже было на то, что Рыбак твердо решил выпутываться из заварухи любой ценой и ради того, чтобы получить свою долю от продажи Серебряного Клина, был готов принести в жертву всех жителей Весла. Совсем не похоже на того Рыбака, которого Смед знал прежде. Правда, у того Рыбака, которого он знал прежде, никогда не было ни кола ни двора.
А еще он не знал, как ко всему этому отнестись. Смед не любил размышлять и никогда не был человеком дела. До сих пор он всю свою жизнь плыл по течению. Делал только то, что приходилось делать, чтобы свести концы с концами, не больше.
Зато он твердо знал, что не хочет умереть молодым.
Отвечать империям на их вопросы под пытками ему тоже совсем не улыбалось. И не хотелось снова становиться бедняком. Уж он-то знал, что такое бедность. Иметь деньги было лучше. А получить целую кучу денег после продажи Клина будет еще лучше.
Методы, которыми действовал Рыбак, спасая свою шкуру, были ему сильно не по душе, но сам он никаких других предложить не мог.
Значит, придется продолжать в том же духе.
Жабодав следил за тем, как идет оживление, не позволяя себе расслабиться ни на секунду. Он был древней сущностью и всю свою жизнь имел дело с колдунами, с этим ненадежным, вероломным племенем. Вот и сейчас он чувствовал, как под сводами монастырского подвала витает тяжелый запах предательства.
Тех, кто смог оказать ему необходимую помощь, он нашел быстрее, чем рассчитывал. В сотне миль к западу от монастыря, в местности под названием Выгребы, на протяжении жизни трех поколений между кланами колдунов длились нескончаемые кровавые распри. Осмотревшись там, он остановил свой выбор на клане Перл, чье колдовское искусство больше отвечало его нуждам. Он вошел с ними в контакт и вскоре заключил сделку: он помогает им одолеть врагов, а они берутся вернуть к жизни его «товарища».
О том, что этим «товарищем» был сам Хромой, он не сказал им ни слова.
Вскоре семейное древо Туманных исчезло с лица земли, все целиком, с корнями и боковыми побегами. Были уничтожены колдуны, их жены, их дети, все, что могло иметь к ним хоть какое-нибудь отношение. Вплоть до последней гниды, которая могла бы со временем превратиться в вошь.
Теперь двенадцать самых выдающихся Перлов находились здесь, в подвале, вокруг наполненного маслом корыта, в котором голова Хромого, уже скрепленная с новым глиняным телом, нетерпеливо ждала, когда закончится процесс оживления. Колдуны тихо переговаривались, бормоча что-то на языке, которого он не понимал. Неважно. Главное, они знали: любая попытка предательства обойдется им очень дорого.
Они видели Жабодава в деле, во время избиения Туманных. А ведь тогда он был калекой.
Уж он не забыл позаботиться, чтобы в монастыре ему первым делом изготовили новую лапу.
Пес Жабодав негромко зарычал. В знак предостережения, напоминая, что пора поторапливаться.
И тогда они сделали то, что должны были сделать. Принесли в жертву дурака-монаха, оставшегося здесь, чтобы восстанавливать монастырь.
Серая глина в корыте окрасилась в телесный цвет, конвульсивно дернулась и затрепетала, словно настоящая живая плоть.
Тело внезапно и резко согнулось, село. С него стекали струйки масла. Колдуны отпрянули в испуге. Хромой быстро ощупал свое глиняное тело глиняными руками, оскалил зубы в восторженной гримасе.
– Зеркало! – потребовал он громовым голосом.
Он любовно пробежал пальцами по лицу. Даже в свои лучшие годы оно наверняка выглядело куда хуже. Он взглянул на себя в зеркало.
Неистовый яростный рев потряс подвал, едва не обрушив потолок. Жабодав краем глаза успел заметить то, что увидал Хромой.
Зеркало отразило правду. Отразило его лицо таким, каким оно было под слоем глиняной косметики и грима.
Хромой рывком выскочил из корыта, поднял его, вывернув на пол все, что в нем оставалось. Колдуны Перлы отступили в угол, громко выкрикивая охранные заклинания, торопливо выстраивая защиту. Они не понимали, что случилось.